Неточные совпадения
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании
сына знатного господина наставник его всякий день разогнул ему Историю и указал ему в ней два места: в одном, как великие люди способствовали благу своего
отечества; в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло свою доверенность и силу, с высоты пышной своей знатности низвергся в бездну презрения и поношения.
— Да, так. Вы — патриот, вы резко осуждаете пораженцев. Я вас очень понимаю: вы работаете в банке, вы — будущий директор и даже возможный министр финансов будущей российской республики. У вас — имеется что защищать. Я, как вам известно,
сын трактирщика. Разумеется, так же как вы и всякий другой гражданин славного
отечества нашего, я не лишен права открыть еще один трактир или дом терпимости. Но — я ничего не хочу открывать. Я — человек, который выпал из общества, — понимаете? Выпал из общества.
По моему мнению, и в торжественные годины, и в будни идея
отечества одинаково должна быть присуща
сынам его, ибо только при ясном ее сознании человек приобретает право назвать себя гражданином.
О России говорили, что это государство пространное и могущественное, но идея об
отечестве, как о чем-то кровном, живущем одною жизнью и дышащем одним дыханием с каждым из
сынов своих, едва ли была достаточно ясна.
— Стыдно вам, полковник, стыдно!.. — говорила, горячась, Александра Григорьевна Вихрову. — Сами вы прослужили тридцать лет престолу и
отечеству и не хотите
сына вашего посвятить тому же!
Подхалимов. Но ныне… Как бы ваше сиятельство поступили, если б
отечество вновь обратилось к вам и к графу Мамелфину с кличем: «шествуйте,
сыны!»?
А сколько он народу погубил, покуда его теория оказалась несостоятельною? И кто же поручится, что он не воспрянет и опять? что у него уж не созрела в голове теория кукиша с маслом, и что он, с свойственною ему ретивостью, не поспешит положить и эту новинку на алтарь
отечества при первом кличе: шествуйте,
сыны!
А весьегонцы слушали эти речи и плескали руками. И кричали: браво, русский Гарибальди! живио! уррааа! А один, помоложе, даже запел: allons, enfants de la patrie… [Вперед,
отечества сыны («Марсельеза»).]
Великая императрица! чем же воздадим мы тебе за твою матернюю любовь к нам, за сии твои несказанные нам благодеяния? Наполняем сердца наши токмо вящим воспламенением искоренять из света злобу, царства твоего недостойную. Просим царя царей, да подаст он нам в том свою помощь, а вашему императорскому величеству, истинной матери
отечества, с любезным вашего императорского величества
сыном, с сею бесценною надеждой нашею, и с дражайшею его супругою, в безмятежном царстве, многие лета благоденствия».
— Да будет по глаголу твоему, сосед! — сказал с улыбкою Кручина. — Юрий Дмитрич, — продолжал он, подойдя к Милославскому, — ты что-то призадумался… Помиримся! Я и сам виню себя, что некстати погорячился. Ты целовал крест
сыну, я готов присягнуть отцу — оба мы желаем блага нашему
отечеству: так ссориться нам не за что, а чему быть, тому не миновать.
По совершенном освобождении от внешних врагов Россия долго еще бедствовала от внутренних мятежей и беспокойств; наконец господь умилосердился над несчастным
отечеством нашим: все несогласия прекратились, общий глас народа наименовал царем русским
сына добродетельного Филарета, Михаила Феодоровича Романова, и в 1613 году, 11 числа июля, этот юный царь, дед Великого Петра, возложил на главу свою венец Мономахов.
Каждый знаменитый боярин и воевода пожелает быть царем русским; начнутся крамолы, восстанут новые самозванцы, пуще прежнего польется кровь христианская, и
отечество наше, обессиленное междоусобием, не могущее противустать сильному врагу, погибнет навеки; и царствующий град, подобно святому граду Киеву, соделается достоянием иноверцев и отчиною короля свейского или врага нашего, Сигизмунда, который теперь предлагает нам
сына своего в законные государи, а тогда пришлет на воеводство одного из рабов своих.
— И
отечеству, боярин! — перервал с жаром Авраамий. — Мы не иноки западной церкви и благодаря всевышнего, переставая быть мирянами, не перестаем быть русскими. Вспомни, Юрий Дмитрич, где умерли благочестивые старцы Пересвет и Ослябя!.. Но я слышу благовест… Пойдем,
сын мой, станем молить угодника божия, да просияет истина для очей наших и да подаст тебе господь силу и крепость для исполнения святой его воли!
— И ты,
сын Димитрия Милославского, желаешь, наряду с бессильными старцами, с изувеченными и не могущими сражаться воинами, посвятить себя единой молитве, когда вся кровь твоя принадлежит
отечеству? Ты, юноша во цвете лет своих, желаешь, сложив спокойно руки, смотреть, как тысячи твоих братьев, умирая за веру отцов и святую Русь, утучняют своею кровию родные поля московские?
Как счастлив он! как чистая душа
В нем радостью и славой разыгралась!
О витязь мой! завидую тебе.
Сын Курбского, воспитанный в изгнанье,
Забыв отцом снесенные обиды,
Его вину за гробом искупив,
Ты кровь излить за
сына Иоанна
Готовишься; законного царя
Ты возвратить
отечеству… ты прав,
Душа твоя должна пылать весельем.
Несчастный вождь! как ярко просиял
Восход его шумящей, бурной жизни.
Я радуюсь, великородный витязь,
Что кровь его с
отечеством мирится.
Вины отцов не должно вспоминать;
Мир гробу их! приближься, Курбский. Руку!
— Не странно ли?
сын Курбского ведет
На трон, кого? да —
сына Иоанна…
Всё за меня: и люди и судьба. —
Ты кто такой?
— Итак, я должен оставаться хладнокровным свидетелем ужасных бедствий, которые грозят нашему
отечеству; должен жить спокойно в то время, когда кровь всех русских будет литься не за славу, не за величие, но за существование нашей родины; когда, может быть, отец станет сражаться рядом с своим
сыном и дед умирать подле своего внука.
Я понял, что такое
отечество, понял, почему оно вправе требовать от
сынов своих жертв и даже самоотвержения, и — увы! понял даже и то, почему от меня лично оно ни жертв, ни самоотвержения не требует: оно лучше меня самого знает, что я дать ему ничего не могу.
Многочисленное Российское Дворянство со времен Петра Великого служило мечом
отечеству до изнеможения сил своих; тогда под знаменами воинскими, в шумных станах, среди опасностей и сражений, надлежало искать почтенных
сынов России.
Могли ли Готфы, неохотные исполнители беззаконной воли [По законам Швеции Король не мог начинать войны без согласия других властей, то есть Сейма.], стоять против
сынов обожаемой Екатерины, сильных любовью к
отечеству и ненавистью к виновнику сей войны неправедной?
Теперь лишь жить он начинает!
Исчез бича всегдашний страх!
Как немощию удрученный,
Весны дыханьем облегченный,
Усмешку кажет на устах,
Усмешкою так растворилось
Угрюмо ратая чело,
Так радостию оживилось
В нем сердце. —
Миновалось зло,
Которо тяжкою судьбою
Веками видел над главою:
Свободный хлебопашец он,
Свободен в ремесле полезном,
И
сын в
отечестве любезном:
Его под кров приял закон.
«Ты не имеешь родителей, — говорил он, —
отечество признает тебя великим
сыном своим, и главный защитник прав новогородских да живет там, где князь добродетельный утвердил их своею печатию и где Новгород желает ныне угостить новобрачных!..» — «Нет, — ответствовала Марфа, — еще меч Иоаннов не преломился о щит Мирослава или не обагрился его кровию за Новгород!..
(Прим. автора)] во гробе, в
сынах моих нет духа воинского, я воспитала их усердными гражданами: они могут умереть за
отечество, но единое небо вливает в сердца то пламенное геройство, которое повелевает роком в день битвы».
— Молчать! Кто —
отечество? Это ты, сукин
сын,
отечество моё? Это за таких вот воров, как ты, солдат лямку трёт, чтоб тебя розорвало поперёк живота! Ты миру ворог, ты смутьян и крамольник, вы правду сожрали, землю ограбили, людей уничтожаете!
Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такою неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного
отечества и стремление всех доблестных
сынов его к новым судьбам и надеждам.
Иван Иванович. Так-с… Беру,
сын мой! Merci… От чужого не возьму, но от
сына своего всегда возьму… Возьму и возрадуюсь… Не люблю, деточки, чужих финансов. И, боже мой, как не люблю! Честен, дети! Честен ваш отец! B жизнь мою ни разу не грабил ни
отечества, ни пенатов! А стоило только чуточку руку кое-куда запустить, и был бы богат и славен!
«Ибо все, водимые Духом Божиим, суть
сыны Божий. Потому что вы не приняли Духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли духа усыновлений, которым взываем: Авва, Отче! Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божий» (Рим. 8:12-4). «А как вы
сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа
Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче!» (Гал. 4:3–6), а от небесного Отца «именуется всякое
отечество на небесах и на земле» (Ефес. 3:15).
А на помосте меж тем бренчит арфа, звучат расстроенные фортепьяны, визжит неистово скрипка, и дюжина арфисток с тремя-четырьмя молодцами, не то жидами, не то
сынами германского
отечества, наяривают песенки, чуждые русскому уху.
Но все это, как известно, не помешало после Амедея Сивы реставрации Бурбонов в виде
сына Изабеллы, воспитанного в Австрии. И тогда уже нам, заезжим иностранцам, обязанным давать читателям наших газет итоги тогдашнего политико-культурного status quo Испании, было видно, что ни к республике, ни к федерации нация эта еще не была готова. Слишком было еще много разной исторической ветоши в темноте массы, в клерикализме, в бедности, в общем"спустя рукава", напоминавшем мне мое любезное
отечество.
Я, говорит,
сын своего
отечества и славянофил своей родины!
— Не посрамите себя перед ним, дайте в душе вашей место голосу совести и отвечайте ему кротко, что внушит вам рассудок. Настало время решительное.
Отечество наше зыблется. Вы
сыны его; я пастырь ваш; мы должны поддержать его, исцелить язвы, которые и прежде недрились в самом сердце его! Обдумайте, решитесь и преклоните колена перед милосердной заступницей нашей, святой Софией.
— Напрасно ты нас упрекаешь, боярыня, в таких зазорливых делах. Пусть вражий меч выточит жизнь мою, а я все-таки останусь
сыном, а не пасынком моего
отечества! — возразил ей тысяцкий Есипов.
— С того света указывает он тебе на кровь, пролитую за тебя и
отечество, на старушку вдову, оставленную без подпоры и утешения, и требует, чтобы ты даровал жизнь ее
сыну и матери отдал кормильца и утешителя. Не только как опекун Последнего Новика, но как человек, обязанный ему спасением своей жизни, умоляю тебя за него: умилосердись, отец
отечества! прости его или вели меня казнить вместе с ним.
Знайте только, что я иностранец; но, ущедренный Россиею, я нашел в ней свое второе
отечество и хочу служить ей, как истинный
сын ее.
Бог да благословит тебя на пути твоем и да подаст тебе силы и возможность совершить благое во имя, драгоценное всякому гражданину; да наградит тебя счастием возвратиться в свое
отечество истинным его
сыном!
— А говорил я действительно вашему супругу, что грех большой на душе его будет, если он воспрепятствует
сыну своему следовать его внутреннему призванью, быть военным. Что лишит он этим верного слуги своего
отечества, что, по-моему, ваш Саша предназначен для высокого удела великого полководца, который в будущем покроет неувядаемыми лаврами как себя и свою фамилию, так и Россию. Я говорил с ним и вынес убеждение, что он не только не хочет, но по натуре своей не может ничем быть иным, как солдатом.
— Подразумеваются князь Иван Андреевич Хованский и его
сын, ярые приверженцы царевны Софьи, в 1682 г. были казнены за участие в заговоре.], человеку ученому, но злобному и лукавому, как сам сатана, — прости, господи! — наделавшему
отечеству нашему много бед.
Скоморохи предпочтены истинным слугам
отечества и твоим, подозрение дало брату нож против брата,
сыну против отца.
В честь князя была выбита медаль, на одной стороне которой он был изображен в княжеской короне, на другой же представлен город Москва и впереди в полном ристании на коне сидящим, в римской одежде, князь Орлов, «аки бы в огнедышащую бездну ввергающийся», в знак того, что он с неустрашимым духом, за любовь к
отечеству, живот свой не щадил. Кругом надпись: «Россия таковых
сынов в себе имеет», внизу: «За избавление Москвы от язвы в 1771 году».
— Не посрамите себя перед ним, дайте в душе вашей место голосу совести и отвечайте ему кротко, что внушит вам рассудок. Настало время решительное.
Отечество наше зыблется. Вы
сыны его; я пастырь ваш; мы должны поддержать, исцелить язвы, которые и прежде гнездились в самом сердце его! Обдумайте, решитесь и преклоните колена перед милосердной заступницей нашей, святой Софиею.
— Нет, не учат, и по очень простой причине, что сами этого не знают… Они наемники и самый лучший из них не знает нас, не знает нашего характера, не знает России, а образовывает детей по-своему, по-заграничному. И вот, выросши, барчук становится не то русским, не то иностранцем, не разберешь. Своего
отечества не знает… Какой же он верный
сын своей матери — России?
— Письмом от имени моего попросите его величество кесаря [Известно, что в отсутствие государя Ромодановский уполномочен был правами царскими и носил титло кесаря.] обнародовать указ о прощении Последнего Новика ради его заслуг нам и
отечеству; пошлите приятеля Мурзу отыскать его по Чуди — кстати, не удастся ли где прихлопнуть нагайкою шведского комара — и дайте знать во дворцовый приказ, чтобы отписали Владимиру
сыну Кропотова, десять дворов в Софьине; но горе ему, если он… захочет отыскивать себе другой род, кроме Кропотова!..
— Напрасно ты нас упрекаешь, боярыня, в таких зазорливых делах. Пусть вражеский меч выточит жизнь мою, а я все-таки останусь
сыном, а не пасынком моего
отечества! — возразил ей тысяцкий Есипов.
— Боярыня! — торжественно, громко произнес Зверженовский, поднимаясь с лавки, — будь тверда! Ты нужна
отечеству. Забудь, что ты женщина… докончи так, как начала. Твой
сын уже не инок муромский, не черная власяница и тяжелые вериги жмут его тело, а саван белый, да гроб дощатый.
— Будь им отец вместо меня! Если у меня будет
сын, научи его любить
отечество выше всего и…
— Чему вы удивляетесь? Князь был мне соперником, может быть, даже неприятелем; но Россия лишилась великого человека,
отечество потеряло
сына, бессмертного по заслугам своим.
Вернувшиеся счастливые «
сыны Марса» не заставляли себя ждать в светских гостиных, хотя благоразумнейшие из них очень хорошо понимали, что больший процент того общественного поклонения, которое оказывалось им, следует отнести не к их личным заслугам, а к той общей исторической услуге их
отечеству, возбуждавшей патриотический восторг.
Вестник этот открыл ему волю и угрозы царевны, увещания Денисова, страшную будущность, ожидавшую его в
отечестве, и неизъяснимое блаженство, приготовленное в ските покорному
сыну православной церкви.
— Чудные вещи слышу я!.. Чему и кому верить?.. — произнесла Анна Иоанновна, качая головой; потом взяла бумаги из рук Эйхлера, читала их про себя, перечитывала и долее всего останавливалась на мнении Волынского, которое состояло в следующих выражениях: «Один вассал Польши может изъявить свое согласие на вознаграждение, но русский, храня пользы и честь своего
отечества, как долг велит истинному
сыну его, не даст на сие своего голоса».